– Нет, – сказал командир, – подробностей я не знаю. В приказе говорилось, что речь идет о бунте сектантов-вейцев, которые победили на выборах.
– Ну, в общем, так оно и есть, – пожал плечами посол, – основная масса людей на космодроме – сектанты.
– Значит, космодром захвачен аломами, а не коренными жителями империи, – с каким-то неестественным спокойствием уточнил полковник.
– Вам-то какая разница? – с досадой закричал посол.
Бемиш вздрогнул:
– Простите, полковник, откуда вы знаете о различиях между вейцами и аломами?
– Да, – сказал полковник Рогов, – какая разница? Мы выполняем приказ.
Когда Бемиш, кончив разъяснять полковнику обстоятельства на космодроме, вышел в сад, было уже совсем темно.
Бемиш никогда не сталкивался с армией Федерации, хотя и завел за последние месяцы знакомство с ее спецслужбами, и полковник Рогов Бемишу понравился: он полагал, что военные много глупее. Одно обстоятельство поразило его. В Галактике десятки населенных планет. Вея – на задворках цивилизованного мира. Откуда полковник федеральных войск знает о вражде между вейцами и не раз покорявшими их горцами? Давно ли в военных академиях пооткрывали курсы галактической этнографии? Даже ему, Бемишу, потребовалось немало времени, чтобы осознать, как глубока пропасть между теми, кого сторонние наблюдатели считают единой расой, между «народом империи» и «варварами с гор».
Бемиш стоял и смотрел на ночь, шевелящуюся людьми. Где-то жалобно, как кошка, которой наступили на хвост, взвизгнул мотор, и треск цикад мешался с шорохом далеких силовых установок. Все. Завтра эта дивизия всей своей силой навалится на стройку – ту стройку, которой он посвятил два года жизни и в которую он вложил душу. Они искрошат танками подъездные пути, разворотят в пыль здания и терминалы, и сумасшедшие сектанты выйдут навстречу танкам с заклинаниями и молитвами, убежденные, что вся эта техника – суть дьявольский морок и что вожди их сейчас, поднявшись на воздух, превратят боевые машины бесов в листки бумаги и гранатометы – в бобовые зернышки…
Завтра Киссур умрет. Потому что даже если его не размажет по полу прямым попаданием термического снаряда, не настигнет луч веерника, не накроет взрывная волна, – он все равно покончит с собой. Потому что всегда Киссур жил так, словно он давно уже умер. Никогда Киссур не попадется живым в руки десантников, вызванных Шавашем.
И тут, совсем рядом, слева от Бемиша, кто-то сказал по-аломски:
– Дай закурить.
Бемиш в ошеломлении обернулся.
Один из солдат Федерации, сидевших у костра, молча перебросил другому пачку сигарет.
Бемиш подбежал к солдату. То т щелкал зажигалкой, но при виде человека в штатском поспешно встал и вытянулся.
– Что ты только что сказал? – спросил Бемиш.
– Попросил покурить, сэр, – теперь солдат говорил по-английски. Со странным, но хорошо знакомым акцентом.
Бемиша пронзила ужасная догадка.
– Ты – алом? – резко спросил он по-аломски. Солдат молчал.
– Ты – алом?
– Солдатам Федерации запрещено разговаривать на чужих языках, сэр, – ответил рядовой.
– К черту запрещено! Как тебя зовут?
– Хайна, сэр.
Хайна, «волк», одно из самых распространенных имен среди воинских родов страны гор.
– Чьим вассалом был твой отец?
– Рода Сарваков, сэр.
Рода Сарваков! А Сарваки были вассалами Белых Кречетов, рода, к которому принадлежал Киссур!
– И много в дивизии аломов? – спросил Бемиш, стараясь унять дрожь в голосе.
– Не могу знать, сэр. Мы солдаты Федерации и давали клятву служить Федерации. Аломы не нарушают клятв.
Бемиш помолчал. Десять солдат, сидевших вокруг костра, глядели на него с любопытством. Почти у всех были белокурые или рыжеватые волосы, широкие глаза и словно взлетающие кверху уголки бровей…
– Сколько вы получаете по контракту? – вдруг спросил Бемиш.
– Триста денаров в год, сэр, – сказал Хайна.
Триста денаров в год! Минимальное пособие по безработице для гражданина Федерации составляло тысячу сто двенадцать денаров!
Бемиш повернулся и пошел разыскивать полковника. Теперь он знал, откуда тому было известно о разнице между варварами с гор и коренными жителями империи.
Бемиш нашел Рогова в гостиной. Полковник и несколько его офицеров внимательно смотрели запись дневного репортажа. Полковника интересовало не содержание репортажа, а расположение ангаров, складов и шахт. Офицеры смотрели репортаж третий раз, выключив звук, и по их лицам трудно было заключить, что они думали, просмотрев репортаж первый раз.
– Полковник! Сколько в дивизии аломов?
Полковник и офицеры, как один, обернулись. Среди офицеров аломов было только трое. Или нет – двое. Третий был, пожалуй, полукровка, что-то вроде помеси датчанина с вьетнамцем…
– Никто не ведет такого учета, – спокойно сказал полковник – так, как будто давно уже ждал этого вопроса, – но думаю, процентов восемьдесят – восемьдесят пять.
– Восемьдесят?! Откуда?
Полковник усмехнулся. Двое белокурых офицеров с характерным изломом чуть приподнятых бровей переглянулись друг с другом и вышли из гостиной.
– Господин Бемиш, вы когда-нибудь служили в армии?
– Нет.
– А почему?
– Потому что… – Бемиш осекся. Во второй день их знакомства Киссур спросил его, почему он не служил в армии, и Бемиш помнил, что он тогда ответил.
А полковник улыбнулся, словно догадываясь о том, что тогда ответил Бемиш, и сказал:
– Большая часть полноправного населения Федерации разделяет ваше отношение к армии, господин Бемиш. А ассигнования на вооруженные силы составляют около пяти процентов от ассигнований на здравоохранение.